Леонид Жаботинский в Мексике.
С Л.Жаботинским я познакомился в Дубне, где тяжелоатлеты готовились к Олимпийским играм. Я приехал в Дубну вместе с операторами, чтобы приглядеться к будущим героям Олимпиады.
Жаботинский стоял передо мной как гора, хитро смотрел на меня и жал руку, У него рука большая и мягкая.
— Значит, кино снимать будете,— уточнил Жаботинский.— И мы должны быть артистами?
— Выходит, так.
Лицо Жаботинского вдруг стало серьезным.
— Василий Михайлович, у тебя что-то в глазу,— сказал он.
Я протер глаз.
Жаботинский сделал огромную фигу и показал мне.
— Видишь? Вот какие из нас артисты.
Он был доволен своей шуткой и смеялся, вздрагивая мягким животом до тех пор, пока слезы не появились у него на глазах.
Потом мы гуляли по берегу Волги. С нами шли Куренцов, тренер и доктор. Жаботинский жаловался доктору, что у него болит бок, что ему не дают есть, на одном кефире держат. Все это не вязалось с обликом самого сильного человека в мире — разве может у него что-нибудь болеть? И может ли такой гигант питаться кефиром? Но, оказывается, может и должен. У него задача — потерять шесть килограммов.
— Расскажи нам, как там в Мексике? — попросил Жаботинский.
Мы присели на траве. Я рассказывал о Мексике, где прожил’ несколько лет, будучи корреспондентом «Правды». Жаботинский сидел, слушал, и на его лице отражались десятки чувств: то мелькнет грусть, то радость, то опять появится недоверчивый, с хитринкой взгляд: «Может, все это и не так, привираешь. Но у тебя складно получается. Давай дальше».
— В Мексику на Олимпиаду приедут сильные ребята,— сказал я.— Как, победишь?
— Приходи на мою тренировку — увидишь.
Тренировка тяжелоатлетов — зрелище очень внушительное. Масса металла и человек. Конечно, в наш век есть подъемные краны, которые поднимают сколько хочешь килограммов, и вроде бы зачем этим делом заниматься человеку…
Стоит Жаботинский, и перед ним железная штанга в сто с лишним килограммов. Он берет ее в руки и делает с ней, что хочет. У него это выходит легко и просто. Он ее поднимает лежа, сидя, стоя. Он поднимает ее столько раз, что в общей сложности набираются тонны.
И вот уже пот льется струйками с его лица. Он тяжело дышит. Он просто изнемогает под тяжестью металла. Он ведет борьбу с этим металлом, борьбу молчаливую, упорную. И никто не знает, как Жаботинский относится к этому металлу. То ли он его друг, то ли он видит в этих толстых железных дисках своего лютого врага.’
Жаботинский делает несколько глотков воды и снова неторопливо натирает руки магнезией, чтобы вцепиться в штангу. Тренер Фима Айзенштадт дает советы. И снова и снова взлетает штанга вверх и с грохотом падает на помост.
Когда я появился в олимпийской деревне в Мехико, первым, кого я увидел, был Жаботинский. Он стоял, облокотившись на крыло автомобиля, и занимался «ченчем» — менял значки, монеты, всякие безделушки.
Вместо приветствия Жаботинский вынул из кармана горсть значков и спросил:
— Видишь?
Этот большой человек любил «ченч», отдавал ему все свободное от тренировок время. К Жаботинскому обратились французские кинооператоры с просьбой поднять на одной руке рулевого с лодки-восьмерки, который весил всего 40 килограммов.
— Ну, зачем я буду силу тратить? — ответил Жаботинский.
Тогда один француз вынул из кармана красивый значок и сказал:
— Денч. Вы поднимите, а я вам значок.
— Ченч годится. Я подниму один раз, а ты два значка. Идет?
Француз отдал два значка, и вскоре рулевой с восьмерки стоял на вытянутой руке Жаботинского, как на крепком уступе скалы…
Американец Пиккет заявил в канун Олимпиады, что он обязательно побьет Жаботинского в Мехико и затем покинет помост.
Когда журналисты сказали об этом Жаботинскому, он неторопливо и старательно сложил три пальца…
И вот настала минута испытания. Первым на помосте появился Пиккет, бурей оваций встречает его зал. «Ну как же, он обещал побить самого Жаботинского!» Высокий сильный американец подходит к снаряду. Жим. Не получился у Пиккета жим. Поднимая штангу, он на мгновение оторвал пятки от пола.
Пиккет подходит к снаряду второй раз. Сейчас он поднимет штангу—ведь это его «коронный номер»— жим. И опять неудача. Очевидно, произошел психологический надлом. Пиккет разуверился в себе. Он не мог по всем правилам выполнить жим. А третий раз случилось непоправимое. Пиккет выбыл из игры.
В тяжелой атлетике, наверное, тактика занимает не меньшее место, чем, скажем, в беге или боксе. Жаботинский еще не вышел на помост, а уже выигрывает. Чем дольше не выходит на помост Жаботинский, тем больше волнуются соперники. Жаботинский пропускает вес, над которым они бьются, на взятие которого тратят силы. В какой он форме, Жаботинский, никто не знает. А может, он тоже провалится с первого же выхода. Вес на штанге все увеличивается.
Наконец объявляют: «Жаботинский, Советский
Союз». Неторопливо, вразвалочку выходит наш чемпион.
Он подходит к штанге, сйотрит на нее. По всему чувствуется, что в этом зале, где так много людей, Жаботинский видит и ощущает только ее — штангу. Он расслабил тело, стоит и смотрит в зал, смотрит невидящими глазами.
На штанге 200 килограммов. Это больше олимпийского рекорда, принадлежащего Юрию Власову.
Жаботинский решительно затягивает пояс, приседает и, по-прежнему глядя в зал, ощупывает железный гриф штанги. Вот руки его вцепляются в металл, на лице решимость.
Штанга взлетела на грудь. И теперь в могучих руках Жаботинского она плывет вверх. Новый олимпийский рекорд.
Жаботинский под аплодисменты зала покинул помост и сидит в раздевалке, на скамейке, и опять у него глаза с хитринкой: посмотрим, дескать, что
дальше предпримут соперники.
Американец Джон Дьюб радостно прыгает на помосте — он тоже выжал 200 килограммов.
Борьба обострилась. Во втором движении Дьюб успешно справляется с весом в 145 килограммов. Наконец, на штанге 150 килограммов. Дьюб оказывается слаб… Штанга падает.
И опять появляется Жаботинский. Он просит поставить 170 килограммов.
Зал сначала затих. Потом послышался скрип стульев. В тишине зрители усаживались поудобнее.
Жаботинский глубоко вздыхает несколько раз и отчаянно тянет штангу. Металлические диски взлетают вверх, будто подброшенные стальной пружиной.
Теперь нужно удержать громадину над головой. Она тянет нашего богатыря влево, вперед.
— On, on, on! — громко произносит Жаботинский, и штанга замирает над его головой.
Теперь Жаботинский может спокойно сидеть в своей раздевалке в ожидании очереди. Он оторвался от Дьюба на 25 килограммов.
Дьюб понял, что ему не догнать Жаботинского, но он уверен в своей серебряной победе. И тут Дьюб допускает второй просчет. Он не замечает, как медленно, но верно к серебряной медали движется бель
гиец Рединг. В третьем движении вес штанги доходит до 202,5 килограмма.
— Жаботинский, Советский Союз,— объявляет судья.
Он опять медленно трет руки магнезией и отрешенно смотрит в зал. И это его состояние заставляет зрителей верить в его успех. Заставляет верить в то, что этот человек властен над своим могучим телом. Жаботинский легко берет 202,5 килограмма. Он держит штангу над головой и улыбается. Судья хлопает в ладоши. Жаботинский бросает штангу. Расстегивает ремень и снимает его на ходу. Никто не в силах догнать его.
Но азарт Рединга нарастает. Он не хочет отдавать Дьюбу серебро. Дьюб доводит вес штанги до 210 килограммов и успешно толкает этот огромный вес. А Рединг просит поставить вес в 212,5 килограмма. Неподалеку от меня сидят мать, жена, отец Рединга — они волнуются за своего «малыша». А «малыш» подходит к снаряду и толкает 212,5 килограмма. Бросив снаряд, он прыгал на помосте, действительно как малыш.
Казалось бы, все ясно. Жаботинский — первое место, Рединг — второе и Дьюб — третье. Но публика ждет. Уж если Жаботинский завоевал первое место, то он должен выйти и попытаться поднять тот вес, который взяли Дьюб и Рединг. Олимпийскому чемпиону остановиться на 202,5 килограмма?
Все ждут. Но Жаботинский не выходил на помост. Судья объявил: «Леонид Жаботинский, Советский Союз, выступать не будет».
В зале поднялся свист, зрители топают ногами. Мне обидно за Жаботинского. В Токио он поднял 217,5 килограмма. А этот вес на помосте много легче и есть еще две попытки!
Публика неистовствует. А Жаботинский сидет в своей раздевалке вместе с тренером Фимой Айзенштадтом и, наверное, хитро улыбается, а может, из трех пальцев фигуру делает, приговаривая: «Штангу поднять — это не кавун съесть. Золотая медаль-то у меня в кармане, чего это я буду лишний раз корячиться».
Может, это называется «тактикой сбережения сил»? Но мне в эти минуты ярого свиста зрителей в адрес Жаботинского виделась добрая улыбка Юрия Власова, который никогда не действовал на помосте по голому расчету. Он всегда был движим спортивным азартом и вдохновением.
Пресс-конференция, которая началась вскоре после вручения медалей, была очень внушительной. За столом сидели три богатыря: Жаботинский, Рединг и Дьюб. Казалось, эти трое занимают весь зал. Шутка ли сказать, общий вес «этих троих» больше четырехсот килограммов.
Первые вопросы журналистов Жаботинскому:
— Почему вы не использовали две последние попытки?
— Я приехал бороться за первое место,— ответил Жаботинский.— Ставить рекорды я могу и дома.
— Победят ли вас на следующих играх?
— Просто так не сдамся,— говорит Жаботинский.
Олимпиада уже заканчивалась, когда я прздложил операторам Дмитрию Гасюку и Борису Головне поехать с Жаботинским и, скажем, Кучинской на площадь Гарибальди.
Там всегда полно народа, там собираются мексиканские музыканты марьячис. Встреча на Гарибальди могла быть очень впечатляющей. Я приехал в олимпийскую деревню и увидел Жа
ботинского на его любимом месте напротив входа в дом советской делегации. Он стоял, как всегда, облокотившись о крыло автомобиля, и делал свой любимый «ченч». Очевидно, после того, как он получил золотую медаль, число желающих обменяться с ним сувенирами увеличилось. Леня был в благодушном настроении.
— «Ченченем» что-нибудь? — спросил он.
И, оглядез меня с ног до головы и увидев на моей груди значок со словом «Пресса», взялся за него своей большой рукой.
— Ничего вещица. Давай махнем.— Леня вынул из кармана разные сувениры.
— Не могу,— ответил я.— Без значка меня никуда не пустят.
Леня еще зачем-то потрогал значок. Посмотрел, как он крепится на пиджаке, и сказал: «Ладно».
Я высказал Жаботинскому замысел нового эпизода фильма, думая, что он обрадуется,
— Неохота,— сказал Леня,— устал я.
— Так тебе же на Гарибальди не штангу поднимать,— возразил я.— Отдыхать будешь.
Он промолчал.
— Кучинскую пригласим,— не унимался я.— Ты и рядом Наташа. Здорово.
— Если Кучинская поедет, то я тоже поеду,— наконец сказал Жаботинский.
Я помчался искать Наташу. Девушки жилн в отдельном доме, который называли «женский монастырь». Этот дом был обнесен высоким забором из металлической сетки, и пробраться туда мужчине было просто невозможно. У ворот стояла женская охрана с винтовками. Даже муж и жена Воронины должны были расставаться у ворот. Конечно, никакие мои мольбы не имели успеха. Но тут я случайно увидел Наташу на улице.
Она смотрела на меня голубыми глазами, внимательно слушала и просто сказала:
— Я согласна. Но надо спросить разрешения у Латыниной.
Мы нашли Ларису Латынину, и через две минуты все было решено. Мы весело шагали с Наташей к Жаботинскому. Он стоял по-прежнему на том же месте, опираясь о крыло автомобиля.
— Быстро все это ты сделал,— сказал мне Жаботинский.— Ну ладно. Пойду переоденусь.
И медленно, вразвалку ушел.
Прошло десять минут. А Жаботинского все не было. Пятнадцать. Он не появлялся. Я поднялся в его комнату. Жаботинский лежал на кровати.
— Леня. Мы ждем тебя. Наташа ждет, я, операторы.
— Не могу,— ответил он, не поднимаясь с постели.— Вот сейчас стал ботинки надевать, наклонился Голова закружилась. Я подумал: зачем мне ехать?
Я ушел. Мне было неловко перед Наташей.
И все-таки я не бросил идею создать задуманный эпизод. Попросил руководство делегации о помощи.
Через день вечером я снова приехал в олимпийскую деревню и увидел Жаботинского на своем «ченчевом» посту напротив входа в корпус 8.
-— Как здоровье, Леня? — спросил я прежде всего.
— Болит,— ответил Жаботинский и как-то неопределенно показал на грудь.— А ты на меня руководству жалуешься?
— Прошу, а не жалуюсь. Леня, ты сам пойми — на экране тебя увидят миллионы людей. Поедем.
-— А Кучинской сейчас в деревне нет!
— А я уже пригласил композитора Александру Пахмутову и поэта Добронравова. Видишь, пни идут.
Аля Пахмутова со свойственным ей ребячьим задором сказала:
— Леня, как тебе не стыдно! Иди скорее, одевайся.
— Ну, если композитор едет, я согласен.
Леня ушел неторопливо, как прежде. Не прошло и пятнадцати минут, как он вышел из подъезда в парадном костюме.
Жаботинский сидел со мной в первой машине. Остальные следовали за нами. По широкой улице Инсурхентес машины мчатся в восемь рядов. Мы же ехали не торопясь. Машины обгоняли нас. Но вот одна из них вдруг сбавила скорость и поравнялась. Водитель оторвал от руля руки и сделал движение, будто он поднимает штангу. «Вива Русия!» — крикнул водитель.
Впереди зажегся красный свет, и как только замерло движение, из соседней машины выскочила девушка, подбежала к Жаботинскому, поцеловала его и оставила ему на память свой батистовый платочек. Жаботинский был явно смущен столь искренним проявлением чувств.
Машины рванулись вперед. Кто-то из шоферов нажал на клаке: та-та! И все машины стали сигналить: та-та! В такт этому звуку мексиканцы стучали ладонями по кузовам своих автомобилей, по крышам.
Этот звук, как волна, катился впереди нас, и это означало по-мексикански, что в какой-то машине едет знаменитый человек. С соседних улиц сбегались люди, чтобы взглянуть на этого человека. У светофора мексиканцы окружали нашу машину — они хотели получить автограф у Жаботинского. Они подавали в окошко записные книжки, коробки сигарет, обрывки газет, а какая-то девушка умоляла Жаботинского расписаться на ее белой туфле.
А звук «та-та» катился впереди нас. Он уже достиг площади Гарибальди. И когда Жаботинский вышел из машины, его увидели все. Он был намного выше всех и походил на монумент.
Кто-то крикнул: «Вива Жаботинский!» И вся площадь скандировала: «Вива Жаботинский!»
С разных сторон бежали люди. Все хотели дотронуться до Жаботинского, а наиболее ретивые пытались залезть на него. Леня смахивал людей с плеч и медленно, как линкор, двигался к группе марьячис.
Операторы включили юпитеры, и волнение на площади еще больше усилилось. Мексиканцы рванулись на свет. Какая-то девица пробралась к Жаботинскому и закричала: «Бесаме!» — «Целуй меня!»
Вся площадь подхватила: «Бе-са-ме!»
— Чего они хотят? — зычно спросил меня Жаботинский.
— Целуй ее!—крикнул я.
Леня поцеловал девушку.
Теперь толпа скандировала:
«Бе-са-ле!» — «Целуй его!»
Девушка не заставила долго упрашивать себя. Она приподнялась на носки, поцеловала Жаботинского и громко, счастливо засмеялась.
Я с трудом отыскал в толпе Александру Пахмутову и пробился с ней к Жаботинскому.
Заиграли марьячис, затрещала кинокамера. Однако мексиканским юношам, как видно, не было дела до марьячис и до кинокамеры. Они во что бы то ни стало хотели приблизиться к Жаботинскому. Приятели подняли на руках какого-то парня. Оп взъерошил чемпиону волосы. Другой парень снял со своей головы огромное мексиканское сомбргро и надел на Жаботинского. Леня терпел, но по лицу его было видно, что терпению приходит конец.
Вдруг среди грома труб послышался девичий голос. Отталкивая марьячис, девушка устремилась к Жаботинскому, распахнула на груди платье и потребовала:
— Автограф.
Леня смотрел, не понимая, а потом, так же не понимая, вынул шариковую ручку и написал ей на груди букву «Ж».
Девушка подпрыгнула от радости и исчезла в толпе.
Толпа напирала все больше. У какого-то марьячис хрустнула гитара, и он жалобно застонал, будто хрустнули его собственные кости.
— А ну, посторонись! — кричал я, потому что операторам не было видно Жаботинского и Пахмутову.
В этот момент на моих глазах Жаботинский поднялся над толпой. Парни, стоящие вокруг, решили покачать штангиста, вес которого — полтора центнера. Они подняли чемпиона на руках.
— Кончай это дело! — испуганно закричал Жаботинский.— Гаси свет!
Операторы погасили юпитеры. Над площадью сомкнулась темнота. Жаботинский пробирался к машине.
Он тяжело опустился на сиденье, захлопнул дверь и стал держать ее изнутри, чтобы никто не открыл.
Я сел за руль, включил, скорость, но машина не двигалась. Толпа приподняла автомобиль, и задние колеса беспомощно крутились. Два парня забрались на крышу автомобиля и под крик «Мехико ра-ра-ра!» отплясывали там какой-то танец. Я высунулся из окна и крепко выругался по-испански. Это охладило энтузиазм собравшихся, и колеса автомобиля наконец соединились с асфальтом.
Я неистово сигналил, пробивая дорогу. А кругом по-прежнему слышались крики, свист и скандирование: «Вива Жаботинский!» Наконец машина вырвалась из плена. Проехав несколько кварталов, я остановил машину. Следом за мной встала вторая машина. Все вышли и свободно вздохнули.
— Да, Леня,— сказала Пахмутова.— Любят тебя мексиканцы!
Жаботинский молчал. Он долго причесывался, неторопливо застегивал пиджак и вдруг стал шарить по карманам. Потом он посмотрел на нас каким-то мрачным взглядом и сказал:
— А бумажиика-то нет!
— Вот это да! А что в бумажнике было?
— Шоферские права, ну и там разная мелочь,— Жаботинский гневно посмотрел на меня.— Это ты виноват. Художественный эпизод придумал.
Он решительно направился ко второй машине и приказал шоферу ехать в олимпийскую деревню.
Я вернулся на площадь и нашел полицейского.
— Сейчас здесь был Жаботинский,— сказал я.— Как-то нехорошо получилось. У него бумажник пропал.
— У Жаботинского? У самого сильного человека в мире? — переспросил полицейский.
— Бумажник пропал.
— Вот это да! — вдруг радостно воскликнул полицейский.— Вот это сувенир — бумажник Жаботинского! Цены ему нет, сеньор!
Спортивное счастье не вечно…
Прошедшей осенью на чемпионате мира в Варшаве корреспондент французской спортивной газеты «Экин» увидел самого сильного на земле человека
совсем в ином свете: «Перед нами качающаяся фигура мощного Жаботинского…»
А тот самый американец Дьюб, который в Мехико отставал от Жаботинского почти на двадцать килограммов, превысил в Варшаве свои прежние результаты и стал чемпионом мира.
Мне стало обидно. Пусть бы Жаботинский был вторым, третьим… Спорт есть спорт. Но он вообще не завершил борьбу. Оказывается, Жаботинский «к выступлению на Варшавском чемпионате не сумел подготовиться ни физически, ни морально» — так писал в «Советском спорте» заслуженный мастер спорта Д. Иванов.
Вернет ли Жаботинский звание чемпиона мира? Иванов полагает, что «вернет, если в нем заговорит честолюбие». Лично я верю, что если речь идет о честолюбии, то Леонид Жаботинский сможет и впредь добывать золото.
Василий Чичков
P.S. Статья в целом позитивная. Автор только в конце, не зная правды, стал обвинять Леонида Жаботинского в поражении на ЧМ в Варшаве. У Леонида был камень в почке. Еще до Олимпиады он жаловался на боли в боку. Поэтому и его осторожность на соревнованиях в Мехико. В Варшаве было серьезнее прошлось оперировать. После он выздоровел, выступал на соревнованиях.
2001. Октябрь 1968 года. Мехико. Драматический театр «Ннсургентос».
| 1 | Леонид Жаботинский | СССР | вес 162 | 200 | 170 | 202,5 | 572,5 |
| 2 | Серж Рединг | Бельгия | вес 124 | 195 | 147,5 | 212.5 | 555 |
| 3 | Джозеф Дьюб | США | вес 143 | 200 | 145 | 210 | 555 |
Просмотров страницы: 2016
